Сегодня много говорят о протонных центрах стоимостью в 300 млн. долларов и отчего-то молчат о другом, более передовом и дешёвом, пока экспериментальном, радиационном методе лечения рака — нейтронозахватной терапии. Меж тем с её помощью можно избирательно и без остатка удалять опухоли даже у самых безнадёжных больных. И российские учёные претворяют этот метод в жизнь. Следом за японцами.
Реактор МИФИ –один из 27 исследовательских реакторов России
Ни для кого не секрет, как травят мышей и крыс. Берут что-то вкусное, мимо чего грызуны не в состоянии пройти, подмешивают яд и раскладывают по углам. Всё — крыс и мышей нет. Вот бы так же расправиться с раковыми клетками: насытить организм чем-то губительным для них и покончить с болезнью. Но если запустить в организм яд, пострадают и больные, и здоровые клетки. Так неужели идея избирательного поглощения паразитами некой смертельной для них субстанции не применима к онкологии? На самом деле применима, и как раз об этом речь. Представьте себе, что вместо яда мы запускаем в кровь миллионы крохотных бомбочек, к каждой из которых привязана наживка, которая как магнит притягивает раковую клетку. Ждём, пока раковые клетки выловят из крови все «бомбочки» и накопят их в себе. А дождавшись, даём сигнал к взрыву. Всё — опухоли мертвы, здоровые клетки здоровы, метастазов как не бывало, одна из самых страшных болезней больше не страшна — она побеждена. Удивительно? Лично для меня удивительным оказалось другое: если такой метод существует, почему его до сих пор не применяют в клиниках? Почему в мире от рака продолжают умирать порядка 20 тыс. человек ежедневно? Прежде чем ответить на эти вопросы, надо описать сам метод. Мы попросили помочь нам в этом одного из самых преданных подвижников нейтронозахватной терапии в России, главного инженера исследовательского реактора НИЯУ МИФИ Александра Портнова.
КРАСИВАЯ ИДЕЯ
Итак, бомбочки. Думаете, это условное обозначение химического препарата? Нет, речь идёт о настоящих, мало того — ядерных, бомбочках, роль которых выполняют ионы бора — бор‑10. Основой метода служат уникальные характеристики элемента. Во‑первых, его способность крайне интенсивно притягивать к себе пролетающие мимо тепловые нейтроны и, во‑вторых, тенденция взрываться после получения нейтрона. То есть распадаться на литий‑7 и альфа-частицу (ядерная реакция) с выделением энергии (2,3 МэВ) вполне достаточной, чтобы убить раковую клетку. Для лечения опухолей достаточно избирательно насытить бором‑10 раковые клетки и потом облучить человека практически безвредным для здоровых тканей пучком тепловых нейтронов. Все опухоли — большие, маленькие и только-только зарождающиеся, превращаются сначала в мёртвую органику, а через месяц-полтора, когда рассосутся остатки, — в неприятные воспоминания. Способность ионов притягивать к себе нейтрон называется сечением захвата. Для бора‑10 эта величина составляет 3837 барн. Тогда как у большинства элементов, из которых состоит человек, сечение захвата менее 10 барн. Это означает, что бор‑10 захватывает не только те нейтроны, которые летят ему прямо в ядро, но и те, что пролетают мимо на расстояниях в сотни раз превышающих диаметр ядра. А ядра большинства элементов к нейтронам равнодушны и сталкиваются с ними, только если «встречаются» лоб в лоб. С остальной частью молекулярного пространства, кроме ядер, то есть с электронами атомных оболочек, нейтрон вообще никак не взаимодействует, потому что имеет нулевой электрический заряд. Наконец, после того как бор‑10 захватил нейтрон и распался внутри клетки, осколки его деления тормозятся на столь коротком отрезке (5 и 7 мкм для лития и альфа-частиц соответственно), что не повреждают даже соседних клеток (размер клетки человека примерно 10 мкм). А называется вся эта красота нейтронозахватной терапией, или НЗТ.
ТОЛЬКО ДЛЯ БЕЗНАДЕЖНЫХ БОЛЬНЫХ
Считать НЗТ новым методом и правильно, и нет. Её идею впервые сформулировал американский рентгенолог Гордон Лошерв 1936 году, через четыре года после открытия нейтрона. В СССР в конце 1940‑х независимо от Лошера к идее пришёл доктор Анатолий Качугин. Он создал методику лечения рака, которая заметно отличалась от современной, однако работала. Качугин и его последователи излечили многих больных. Несмотря на это, метод был официально запрещён, а сам учёный подвергся жесточайшим гонениям. В 1960‑е годы разработку НЗТ финансировали в США, но избирательное насыщение раковых клеток изотопом бора никак не давалось, поэтому программу свернули. Однако один из участников проекта, японский нейрохирург Хатанаки, продолжил тему на родине. В конце 70‑х он провёл первую операцию на человеке. Так и не давшийся бор‑10 был заменён на гадолиний‑157 (сечение захвата у него на порядок больше, чем у бора‑10, зато имеются неприятные побочные эффекты). Хатанаки трепанировал череп больному с запущенной глиобластомой (раком мозга), вырезал 70% опухоли, окружающие ткани проколол препаратом гадолиния и облучил тепловыми нейтронами. Пациент, считавшийся безнадёжным, после операции прожил 21 год. Профессор Хатанаки провёл ещё 270 аналогичных операций, вписав своё имя в научную летопись, а НЗТ стала одним из популярнейших медицинских направлений в мире. С тех пор 47 стран, начиная от объединённой Европы и заканчивая Таиландом и ЮАР, стараются освоить НЗТ. В процессе экспериментов вылечено от рака более 2 тыс. человек. Однако метод остаётся экспериментальным, альтернативным. Его никому не прописывают. К таким услугам прибегают только те, у кого нет других шансов. На языке медицины — рецидивные больные.
— Япония в этой сфере остаётся лидером, — рассказывает Александр Портнов. — Там сегодня работает 12 клинических медицинских бригад по НЗТ, а специальные камеры для облучения людей есть на трёх исследовательских реакторах. Лечат глиому мозга и меланому. На второе место, по моему мнению, вышла Финляндия. На третье — Голландия. Далее — Аргентина. Италия, бывшая в своё время среди лидеров, ослабила позиции.
— Почему метод, дающий настолько удивительные результаты, до сих пор ни в одной стране мира не стал клиническим? — спрашиваю я учёного.
— Почему свинцовый реактор не строят? — грустно усмехается он в ответ. — Потому что как бы хорош он ни был, но существует только на бумаге. Введение нового метода, новой технологии всегда связано с риском. В том числе риском судебных разбирательств против врачей. Медики боятся. У них в распоряжении есть другие технологии — может быть, не такие совершенные, но действенные. Профессор Харлинг из Массачусетского университета прямым текстом говорил мне на последней встрече: «Врачи не хотят, отказываются с нами работать. Потому что метод революционный, сложный, неоднозначный. Не всегда получается так, как запланировано».
ЭКСПЕРИМЕНТ БЕЗ ПРАВА НА ОШИБКУ
У нас работы по НЗТ идут уже 16 лет. На исследовательском реакторе МИФИ практически на голом энтузиазме трудится сборная команда учёных МИФИ, Института биофизики, Российского онкологического научного центра РАМН и ряда других НИИ. Начинали с крыс. Привязывали больных зверушек к шесту и подносили под пучок. 10 лет назад построили специальную камеру для облучения домашних животных. С тех пор в МИФИ прошли курс терапии и излечились от рака около 100 собак с тяжелейшими запущенными опухолями. В том числе была проведена уникальная, не имеющая аналогов в мире операция по лечению остеосаркомы, которая также завершилась успешно. За всё время только одно животное погибло, и то потому, что до НЗТ подвергалось уже и химео-, и гамма-терапии. А что же люди? Соответствующая камера для облучения и отводной канал нейтронов для неё были рассчитаны и спроектированы пять лет назад. На месте предполагаемого строительства до сих пор лежит стопка свинцовых кирпичей и одиноко стоит сложнейшее устройство для регулировки потока нейтронов, причина банальна — нет денег. Больше того: даже те средства, благодаря которым на реакторе продолжается активная исследовательская работа, — иностранные гранты. Но их еле-еле хватает на лабораторное оборудование. К примеру, был бы у исследователей запас препарата бора‑10 — борфенилаланина, экспериментов можно было бы ставить больше и быстрее двигаться к совершенствованию метода НЗТ. Но борфенилаланин производится только в Чехии, стоит 150 евро за грамм и поступает к нашим учёным далеко не регулярно.
— Вы не представляете, о чём меня просят родственники безнадёжных онкологических больных, — рассказывает Александр Портнов. — Одна женщина говорила, что её муж сможет свернуться калачиком и лечь в камеру для облучения домашних животных. К сожалению, я не имею права на такие эксперименты. Чтобы лечить людей, даже тех, которые готовы снять с нас всякую ответственность, мы должны построить специальную камеру для облучения. Наладить пучок нейтронов, который будет причинять минимальный вред здоровым тканям человека, и получить медицинскую сертификацию всего устройства.
— Ну а бизнесмены? — спрашиваю я. — Разве они не хотят принять участие в таком многообещающем проекте?
— Хотят, — кивает Александр Портнов, — до тех пор, пока не узнают, что прибыль можно будет получать не раньше чем через пять лет. Нам же надо будет ещё многое отработать, проверить, наладить, и только после этого метод можно ставить на поток и зарабатывать на его применении.
— А конкуренты? — задаю я следующий вопрос. — Не вытеснит ли очень популярная сегодня в мире протонная терапия едва зарождающуюся НЗТ?
— Нет, они очень разные, — объясняет учёный. — Для протонной терапии опухоль надо исследовать на томографе, создать её пространственную модель и потом «вычеркнуть» эту модель из организма пациента пучком протонов. Если опухоль локальная, с чёткими границами, то протонная терапия с ней отлично справится. А представьте, что опухоль размазанная, что в органе, например в печени, 10 опухолей с размытыми границами, да ещё тонкие, еле заметные отросточки от них. Всё, что не будет выявлено на томографе, протонным методом уничтожить невозможно. А если что-то останется после облучения, хотя бы несколько живых раковых клеток, то они станут центром рецидива. У нас же принцип другой. Мы всё делаем с запасом. У больных клеток шанса выжить нет, тогда как у здоровых он максимальный. Правда, для доведения до ума метода НЗТ предстоит решить несколько сложных технических вопросов, о которых речь пойдёт в следующем материале.
Павел ОРЛОВ
