На Курской АЭС уже много лет успешно эксплуатируются реакторы РБМК. Это тот же тип установок, что и на Чернобыльской станции. Но в Курчатове не могло случиться такой трагедии – ни раньше, ни позже, когда были приняты меры по повышению безопасности эксплуатации.
Я приехал в Курчатов, чтобы поговорить со своим давним знакомым Николаем Сорокиным. Сейчас он директор Курской АЭС, а когда-то работал в Чернобыле. Естественно, накануне 25-летней годовщины аварии мы не смогли обойти эту тему. К тому же на Курской атомной станции работают реакторы РБМК, которые после 1986 года многие призывали остановить.
ЭНЕРГЕТИКА ВЫДЕРЖАЛА УДАР
– Вы попали в Чернобыль вскоре после аварии. Как оцениваете те события спустя четверть века?
– Чернобыльская трагедия коренным образом изменила нашу жизнь. Я в 85-м был директором строящейся Костромской АЭС, которую планировали оснастить реакторами РБМК-1500. Станция должна была стать самой крупной в Европе. В декабре 1986 года меня направили на Чернобыльскую АЭС в командировку. А спустя несколько месяцев предложили там остаться. Сначала в качестве заместителя главного инженера по эксплуатации, потом главным инженером и, в итоге, генеральным директором производственного объединения «Чернобыльская атомная электростанция».
А Костромская станция ушла в небытие.
– Грусть слышится в голосе…
– Так и есть. Вся моя жизнь связана с атомной отраслью и, конечно же, я в полной мере ощутил тот удар, который был нанесён по репутации ядерной энергетики. Но хочу отдать должное тем людям, которые работали тогда в Чернобыле, анализировали случившееся, готовили мероприятия по ограничению размеров аварии, её локализации. На мой взгляд, именно они не допустили, чтобы этот удар стал сокрушительным и необратимым.
– Вы считаете, на атомной энергетике могли вообще поставить крест?
– Могли. Но, к счастью, она выстояла и возродилась. Сегодня все мы с благодарностью вспоминаем Игнатенко, Поздышева, Абагяна и многих других, в те тяжёлые дни реализовавших решения, которые полностью исключили повторение подобных событий. Спустя буквально несколько месяцев характеристики надёжности реактора РБМК повысились в десятки раз.
– Если за такой короткий срок это удалось, то спрашивается, почему раньше не позаботились об ужесточении требований безопасности?
– Мы заплатили страшную цену за популярный в то время лозунг «Экономика должна быть экономной». Тогда стало очевидно, что жить и работать надо иначе, на некоторых вещах нельзя ни в коем случае экономить. Программа усиления безопасности АЭС стоила больших денег, но именно она сохранила нашу энергетику. Учёные и инженеры самым серьёзным образом взялись за модернизацию реакторов. Росла их надёжность, улучшались потребительские качества. В результате наши реакторы отвечают всем международным требованиям. Понятно, что сегодня они совсем иные – более строгие, чем раньше.
НОВЫЙ СТАРЫЙ РЕАКТОР
– Реакторы РБМК придуманы в середине прошлого века, но при этом соответствуют всем нормативам?
– Напомню пословицу про старого коня, который борозды не портит. Хотя определение «старый» к современному РБМК не подходит. У коллег за рубежом первое время были сомнения – мол, после Чернобыля этим реакторам доверять нельзя. В рамках МАГАТЭ специальная комиссия оценивала состояние первого блока Курской АЭС. Эксперты из разных стран работали вместе с нашими специалистами. Вывод сделан однозначный: энергоблок полностью соответствует современным требованиям безопасной эксплуатации. И на международном уровне огульная критика реакторов прекратилась.
Кстати, РБМК – это реактор канального типа и у него есть ряд преимуществ. Об этом не следует забывать, когда мы говорим о глобальных перспективах атомной энергетики.
– О каких преимуществах речь?
– Например, можно делать перезагрузку топлива без остановки реактора. Именно на РБМК производятся изотопы, которые используют в медицине. Плюс к этому ряд материалов для электроники и электротехники. Получать их на других устройствах трудно, а иногда просто невозможно.
– Если все существующие в мире типы реакторов ранжировать по эффективности и надёжности, то где будет место РБМК?
– В первом ряду. Потому что требования к нашим реакторам самые суровые. В любом случае исключается возможность повреждения активной зоны, что спровоцировало бы сложную аварию. По этим показателям мы отвечаем нормативам МАГАТЭ. Ну а далее выбор зависит от опыта и наработок. Одним привычнее кипящие реакторы, кому-то больше нравятся реакторы под давлением или реакторы с тяжёлой водой.
МЕЖДУ АЭС И ГРАЖДАНСТВОМ
– Вы были директором Чернобыльской АЭС в то время, когда принимали решение о её закрытии. Как это случилось?
– После объявления независимости Украины Верховная Рада приняла решение о моратории на строительство новых энергоблоков и прекращении действия ЧАЭС к началу 1994 года. Тогда уже был проделан огромный объём работ на трёх реакторах. Они давали 3 млн. кВт, которые заместить было нечем. Как директор АЭС я доказывал, что безопасность на объекте обеспечена. С огромным трудом удалось убедить в этом правительство, депутатов и обществен-ность. Постановление Рады было отменено и эксплуатация станции продолжилась.
– А вы вскоре уехали из Чернобыля. Посчитали, что свой долг выполнили, отстояли станцию?
– Украина превратилась в самостоятельную страну, а я оставался гражданином России. Возникали определённые неудобства – с меня даже в гостиницах начали брать плату в двойном размере, всё время проверяли документы. В общем, надо было решать что-то с дальнейшим местом жительства. Но у меня сомнений не было – я вернулся на родину.
На Курской АЭС некоторое время работал техническим директором, хорошо знал коллектив. И когда в конце 2008 года получил предложение возглавить станцию, то сразу согласился. Я вообще принадлежу поколению, которое на слово «надо» отвечает «есть». Так мы воспитаны.
– Курская АЭС занимает особое положение в нашей атомной энергетике. Почему?
– Станция всегда была на виду. Здесь технические новшества внедрялись в первую очередь. В том числе, из-за сотрудников – очень инициативных, творческих людей. Допускаю, что я несколько пристрастен, но факты говорят сами за себя.
– Можете привести конкретный пример?
– Я точно знаю, что цепь событий, случившихся на четвёртом блоке ЧАЭС, в Курчатове в принципе произойти не могла. Дело не только в особенностях подготовки персонала, но и в решении технических проблем. Авария в Чернобыле – результат трагического стечения обстоятельств, в том числе конструктивных недостатков. К тому времени все поняли, что их нужно исправлять. На Курской АЭС это уже было сделано благодаря энергии и инициативе главного инженера Николаева, а на ЧАЭС только приступали.
ЦЕНА ВОПРОСА
– Какова судьба пятого блока Курской АЭС?
– Формально он в стадии строитель-ства. Уровень готовности – порядка 70 – 80 %. Есть все документы на продолжение работ. Международная комиссия тоже дала добро. У этого блока уникальные нейтронно-физические характеристики, развитая система безопасности. В общем, здесь сконцентрировано всё лучшее, что есть в 11 блоках РБМК, которые сегодня эксплуатируются.
– Тогда что же сдерживает завершение работ?
– Чтобы полностью использовать возросшие мощности Курской АЭС, потребуется провести дополнительные линии электропередачи. А на это, говорят, нет средств. Но если представить, что деньги сегодня нашлись, то строительство реально завершить не раньше 2015 года. А спустя шесть лет истекает срок эксплуатации первого блока. Надо ли ради шести лет расширять инфраструктуру? Наверное – нет.
– А какова цена вопроса?
– Если всё прекратить, то потребуется 19 млрд. рублей на ликвидацию блока. Оставлять площадку в таком виде нельзя. А на достройку, согласно последним оценкам, потребуется 45,5 млрд.
– Вы бы выбрали второй вариант?
– Я не могу комментировать эту ситуацию. Повторяю: судьбу пятого энергоблока Курской АЭС определяет правительство. Безусловно, и наша точка зрения будет учитываться.
– Вы давно были в Чернобыле?
– Лет пять назад.
– И как впечатление?
– Тягостное. Грустно смотреть на неработающие блоки. Всё-таки мы строили атомные станции, чтобы они давали энергию. И я искренне рад, что в Курске они именно это успешно делают.
Владимир ГУБАРЕВ,
для «Страны РОСАТОМ»