Граница больше не мешает России и Украине формировать общую политику в атомной отрасли. Сумеем ли мы использовать этот уникальный шанс для экономической интеграции?
Эксперты уже назвали уходящий год переломным для российско-украинского сотрудничества в сфере ядерной энергетики. Атомщики наших государств успешно осуществляют масштабные проекты. Госкорпорация победила в конкурсе на достройку блоков Хмельницкой АЭС, а в октябре подписано соглашение о возведении с помощью российских специалистов на Украине предприятия по выпуску топлива для атомных станций. Зачем это соседям? На Украине сегодня половину энергии дают атомные станции, их процент в энергетическом балансе год от года увеличивается. А долгосрочные планы предусматривают долю в 60—70%.
ЗАПАД СЛОВО НЕ СДЕРЖАЛ
В Киеве я встретился с тремя крупнейшими специалистами-атомщиками. Отношения у нас давние, дружеские, а потому я мог спрашивать о самом сокровенном и быть уверенным, что ответы получу искренние. Первая беседа — с Борисом Патоном, президентом Национальной академии наук Украины. Мы знакомы уже полвека, сталкивались в разных ситуациях, в том числе и в Чернобыле.
— Сейчас там реакторы остановлены, аварийный блок накрыт саркофагом, — начинаю разговор. — Казалось бы, делать нечего. Почему же специалисты утверждают, что работы прибавилось?
— Бросить Чернобыль никак нельзя. Это будет преступлением. Надо продолжать исследования, мониторинг. Я думаю, мы поторопились с выводом из строя всей станции по требованию Запада, взамен обязавшегося соорудить два своих реактора. Обещания выполнены не были. Украине без атомной энергетики никак нельзя — у нас нет ни природного газа, ни нефти, ни хорошего угля. Однако мы находимся в тяжёлом положении: станции построены, а вся инфраструктура сосредоточена в России. У нас только был уран, хотя и его обогащением здесь не занимались.
— Обычное разделение труда… Никто же не думал, что между Россией и Украиной возникнут границы.
— Вот именно. Наука и все мощные исследовательские, конструкторские организации бывшего Средмаша расположены в России, а без них национальная атомная энергетика развиваться не может. То есть нам нужно создать своего рода эквивалент. Конечно, потребуются громадные деньги. Но возможности имеются, так как у нас есть уран, цирконий, хорошее машиностроение. Сегодня Россия может в лучшем случае делать два реактора в год. Они предназначены для собственных нужд и на экспорт. Следовательно, Украина будет стоять в хвосте очереди. А мы можем корпусы реакторов собрать на Краматорском МСЗ, у нас есть Азовмаш — мощнейшее предприятие в Мариуполе. Завод в Харькове может дать турбины. Наконец, есть отечественные производители систем управления. Если всё перечисленное объединить, обучить персонал, то появится инфраструктура для атомной энергетики. И жизнь заставит нас это сделать.
— Как скоро?
— Времени очень мало. Срок эксплуатации части реакторов заканчивается через несколько лет. Да, его можно продлить, но ничего вечного нет. Надо заниматься и наукой. Перед нами широкое поле деятельности, открывшееся, в том числе, благодаря Чернобылю.
— Что вы имеете в виду?
— Мы совершили ошибку, которая не исправлена до сих пор. С одной стороны, «тридцатикилометровая зона» — это трагедия, а с другой — потенциальное научное богатство. Наблюдение за местной флорой и фауной даст уникальные знания и ценнейший опыт, который никак иначе нельзя приобрести. К сожалению, в этом отношении мало что сделано. Был проект создания международного центра, привлекались зарубежные специалисты, но вся активность носила случайный, непродуманный характер.
НЕ КЛАСТЬ ВСЕ ЯЙЦА В ОДНУ КОРЗИНУ
Разговор получил продолжение в тот же день. Юрий Недашковский занимает пост президента национальной атомной энергогенерирующей компании, должность подразумевает высшую степень ответственности за судьбу атомной энергетики на Украине.
— Энергоатом объединяет четыре АЭС — Хмельницкую, Запорожскую, Ровенскую и Южно-Украинскую. Мы обеспечиваем более 50% потребности страны. Цифры свидетельствуют, что атомная энергетика не просто востребована — она играет ключевую роль в экономике. Из действующих энергоблоков 13 типа ВВЭР‑1000 и два ВВЭР‑440. Все созданы в ОКБ «Гидропресс», с которым у нас сохранились тесные партнёрские отношения. Так уж получилось: блоков много, а главный конструктор один. В советское время иначе быть не могло. Однако сегодня ситуация изменилась. Антимонопольное законодательство требует, чтобы был не один генеральный конструктор, проектировщик, поставщик топлива и так далее. Мы объявляем международные тендеры на различные материалы, оборудование, услуги.
— Судя по последним тендерам, российское топливо для АЭС имеет преимущество перед конкурентами?
— Оно нас вполне устраивает. Однако мы ищем партнёров в других странах, так как не можем, не имеем права полагаться только на один источник. Нельзя класть все яйца в одну корзину. Тут разговор уже не о цене и качестве: мы не должны зависеть от политической конъюнктуры и импорта. Стремимся делать у себя то, что способна производить отечественная промышленность — те же системы автоматики.
— За годы независимости на Украине уже выросло целое поколение. Для него Чернобыль далёкое прошлое?
— Как ни парадоксально, но настороженно к атомной энергетике относится молодёжь и старшее поколение. Люди среднего возраста более прагматичны и понимают, что надо идти вперёд. Мы проведём социологические исследования, чтобы разобраться, почему сложилось такое общественное мнение. Страна наметила грандиозные планы развития атомной энергетики, и потребуются референдумы, решения высшей власти по каждому блоку, согласие местных властей и так далее.
— О каких грандиозных планах вы говорите?
— Атомная энергетика наращивала производство, даже когда экономика Украины переживала спад. Станции работали, проводилась модернизация. За короткое время сформировалось очень хорошее ядерное законодательство. Всё это создало благоприятную обстановку для развития. С 2001 года на Украине началась подготовка энергетической стратегии. Основной упор сделан на два первичных энергоресурса — уголь и уран. То и другое имеется. И ещё у нас много циркония, по запасам страна занимает третье место в Европе.
— Но нет заводов, которые перерабатывали бы уран и цирконий…
— Мы хотели на те деньги, что получены за ядерные боеголовки, построить топливно-ядерный цикл. Но почти все средства ушли на закупку топлива для АЭС. Однако стратегия уже осуществляется. К 2030 году планируется увеличить установленную мощность энергоблоков — с сегодняшних 13,8 тыс. МВт до 29,5 тыс. Для этого надо продлить срок работы действующих блоков как минимум на 15 лет.
— Задача непростая. К тому же у такой идеи есть противники — мол, слишком рискованно.
— Это довольно распространённое заблуждение. На практике подход другой. Например, американцы доказывают контролирующим органам, что у них есть хорошая «программа старения». Бессмысленно «убивать» то, что может жить и давать энергию ещё 20–30 лет. На Украине стандарты по ядерной безопасности, пожалуй, самые жёсткие в мире — фактически двойной контроль, поскольку взято всё лучшее из опыта Америки и Европы. Мы очень осторожно подходим к продлению сроков эксплуатации.
— Вы планируете строить новые атомные станции?
— Сегодня у нас 15 блоков, из них только два дойдут до 2030 года без продления ресурса. Чтобы выйти на намеченные мощности, надо уже с 2012 года разворачивать строительство. Мы рассчитываем возвести около 20 новых блоков. С типом реакторов пока не определились. В стратегии оговаривается, что в пределах одной площадки должны действовать однотипные блоки. Мы намерены каждые три года анализировать ситуацию в атомной энергетике, всё-таки при кажущемся консерватизме эта область развивается быстро.
ЦЕЛЬ НАСТОЯЩЕГО МУЖЧИНЫ
Все предприятия и организации Украины, так или иначе связанные с атомной энергетикой, рассчитывают принять участие в развитии отрасли. Я ещё раз в этом убедился, когда встретился с гендиректором Атомпроектинжиниринга Владимиром Бронниковым.
— Мы фактически охватываем полный цикл жизни АЭС. Непосредственно участвуем в создании новых мощностей и выводе из эксплуатации выработавших свой ресурс. Решаем проблемы с облучённым ядерным топливом и радиоактивными отходами.
— Насколько я знаю, подобных комплексов нет ни у одного государства на постсоветском пространстве.
— На Украине атомная энергетика играет ключевую роль в экономике. Атомпроектинжиниринг был организован по моей инициативе. Такое многопрофильное предприятие необходимо для завоевания прочных позиций на рынке.
— В вашем проспекте сказано, что радиоактивные отходы предприятий передаются государству. Почему выбран именно такой путь?
— Сегодня идёт поиск наиболее эффективных и рациональных решений. Радиоактивные отходы «живут» гораздо дольше, чем любое предприятие. Значит, защищать интересы будущих поколений в этой сфере логично поручить государству. Мы обязаны перевести РАО в безопасное состояние и в таком виде передать на хранение. Что касается облучённого ядерного топлива, тут ситуация другая. Оно будет использоваться в реакторах на быстрых нейтронах, а потому его нужно придержать до их появления.
— Вам довелось занимать руководящие должности на разных атомных станциях. Наверное, тот опыт помогает?
— Конечно. Сразу после окончания вуза меня сделали одним из научных руководителей работ по второму блоку Белоярской станции. Потом была пусконаладка на Воронежской АЭС, а в 1976 году я перевёлся в Чернобыль. Пять лет был депутатом Верховной Рады. Принимал непосредственное участие в подготовке ряда важных законов. В частности, по социальной защите населения, финансовому резерву для снятия атомных блоков с эксплуатации, энергетической стратегии развития.
— Как попали на Чернобыльскую АЭС?
— В отрасли не хватало кадров. Меня назначили заместителем главного инженера по эксплуатации первой очереди ЧАЭС, и начальник главка сразу спросил: «Когда будешь готов занять кресло главного инженера?» Я растерялся, а потом сказал, что, наверное, года за три-четыре постараюсь накопить опыт. Там же пережил сложную аварию на первом блоке ещё в 1982 году. Тогда разрушился технологический канал — лопнул, потёк, вся графитовая кладка «намокла». Блок вышел из строя. Мы не поняли почему. Посчитали, что всё связано с цирконием, тогда к оболочкам было много претензий. К концу года последствия ликвидировали и получили разрешение на пуск. Но почему именно случилась авария, мы разобрались только после катастрофы в 1986 году. К сожалению, слишком поздно. Нечто подобное было и на Ленинградской АЭС на пять лет раньше. Мы хотели сравнить оба инцидента. Однако та станция относилась к Средмашу, а мы — к Минэнерго. Из-за межведомственных барьеров и тотальной секретности перед нами всех карт не раскрыли. Иначе, думаю, Чернобыльскую катастрофу можно было предотвратить. После аварии я установил драконовские меры по соблюдению регламента. Кстати, коллеги по сей день меня за это уважают. К сожалению, такого на четвёртом блоке не было. Да, он был более современным — и оборудование поновей, и система управления совершеннее. Однако техническая политика на первых двух блоках и на второй очереди была разной. Персонал на АЭС — люди с высшим образованием. На каком-то этапе некоторые начинали считать, что уже ухватили бога за бороду. Такая психология очень опасна в любом деле, не только в энергетике. Но после Чернобыля появилось понятие «культура безопасности». Это не только создание передовых средств защиты и совершенствование систем управления, но и ужесточение контроля на всех участках и в смежных отраслях. Однако сегодня в атомной энергетике нередко видят только бизнес. К сожалению, у представителей власти не всегда есть чёткое понимание особенностей работы атомных станций. Сложно купить надёжное и нужное оборудование исключительно через тендеры и конкурсы, поскольку там побеждает тот, кто предложит меньшую цену. Рынок рынком, но для нормального функционирования атомной генерации необходимо поддерживать специальную инфраструктуру, а это по силам и по карману лишь государству.
— Государству приходится тратить деньги и на выведение блоков из эксплуатации. Неужели другого пути нет?
— Чернобыльский комплекс показателен в том числе тем, что станция за время существования не заработала денег, необходимых для её ликвидации. И всё теперь лежит на бюджете. И ещё мы просим средства у международного сообщества. Отсюда и все проблемы. Чернобыль — ещё один пример того, как не надо выводить из эксплуатации атомные блоки.
— Вы 10 лет были директором Запорожской АЭС. После 1986 года её считали потенциально опасной, но теперь всё чаще называют уникальным сооружением, где нами фактически впервые было опробовано типовое строительство.
— Мы показали, что проект 320 — это конфетка. Строительство было поистине героической эпопеей. Кадры собирали по всей стране. Первый и второй блоки шли очень тяжело. Потом отработали технологию ввода, а самое главное — создали систему подготовки персонала. Много было неожиданных решений. Так что Запорожская АЭС славится не только тем, что она самая крупная в Европе, но и уникальной школой. Кстати, огромную роль в этом сыграло руководство Минатома России.
— Как вы думаете, что будет с атомной энергетикой Украины через 20–30 лет?
— В стратегической программе предусмотрено, что как минимум 60% электроэнергии будут поступать от атомных станций. Заложено строительство новых мощностей. Мы исходим также из того, что Украина должна самостоятельно сопровождать работу энергоблоков, обеспечивать их техническим персоналом, решать вопросы безопасности и так далее.
— А как насчёт собственных реакторов?
— На это силёнок не хватит. Конкурировать с уже сложившимися центрами в России, Европе, Америке бессмысленно и даже невозможно. Китайцы пытаются, но пока безрезультатно. А вот производство корпусов организовать можно. Мне кажется, что Россия должна использовать наш потенциал. Украина не новичок в атомной энергетике. Надо кооперироваться, объединяться, это даст возможность эффективно действовать на мировом рынке. Именно здесь и мне хочется поставить точку. Или многоточие. Атомная энергетика наших стран выиграет, если мы будем работать вместе.
СПРАВКА
По производительности АЭС Украина входит в восьмёрку ведущих атомных держав мира. Ядерная энергетика — ключевое звено ТЭК, занимает ведущие позиции в электрообеспечении страны. Сейчас на четырёх станциях республики действуют 13 энергоблоков ВВЭР‑1000 и два ВВЭР‑440 с общей установленной мощностью 13835 МВт. В 1990–2005 году выработка электроэнергии на украинских АЭС увеличилась с 76,2 до 88,78 млрд. кВт•ч, в то время как на ТЭС снизилась с 201,8 до 73 млрд. кВт•ч.
Владимир ГУБАРЕВ