Юлий Харитон родился в семье киевского журналиста Бориса Харитона, работавшего сначала в разных городах Украины, затем перебравшегося в Петербург. Родители нашего героя (его мать — актриса МХАТа Мирре Биренс) развелись, когда ему было три года, и мальчик остался с отцом. С ранних лет ему приходилось работать: курьером, библиографом, монтером. После окончания училища Юлий поступил в Политехнический институт.
Об учебе в институте Харитон вспоминал:
«Мне повезло, я попал в тот поток, где курс физики читал Абрам Федорович Иоффе. Прослушав две-три его лекции, я понял, что самое интересное не электротехника, которой я в то время увлекался, а физика… Я перешел на другой факультет. Мне досталась тема «Работы Резерфорда в области строения атома».
После первого курса руководитель Харитона, Николай Семенов, пригласил его в лабораторию при Физико-техническом институте. «Я согласился, хотя жил в центре Петрограда, а до института было восемь километров. Частенько приходилось идти пешком туда, а иногда и обратно. Время от времени, когда, бывало, заработаешься допоздна, оставался на работе на ночь и спал на лабораторном столе. Но в 17 лет это не слишком трудное дело…». При этом у него оставалось время и для досуга: он слушал Маяковского и Блока, видел на сцене Качалова.
В эти годы Харитон опубликовал свои первые научные работы, талантливого студента заметили и при поддержке преподавателей направили для продолжения учебы в Англию. В Кембриджском университете (где работали также Лев Ландау и Петр Капица, по приглашению которого Харитон и приехал в Англию) он получил ученую степень и в 1926-1928 годах работал под руководством Эрнста Резерфорда и Джеймса Чедвика (который, кстати, ровно 85 лет назад, 27 февраля 1932 года, в письме в Nature объявил об открытии нейтрона).
Работая в Кавендишской лаборатории, Харитон заинтересовался ядерной физикой, а вернувшись в Ленинград, занялся вопросами теории взрывчатых веществ. Как отмечал «причисляющий себя к ученикам и сотрудникам Юлия Борисовича» физик Яков Зельдович, Харитон взялся за область, в которой не только не было ответов, но и правильных вопросов еще никто не поставил. Эту тягу нашего героя к неизвестному он проиллюстрировал так: «Существует очень старый рассказ о том, как молодому Максу Планку его учитель говорил: "Физика практически вся закончена, есть только два облачка на ее ясном горизонте: одно — опыт Майкельсона, другое — трудности теории теплового излучения". Как теперь известно, одно облачко родило теорию относительности, а второе — при решающем участии Планка — привело к созданию квантовой теории». Таким «облачком» было и изучение взрывов.
Перед войной Харитон вместе с Зельдовичем проводили расчеты цепной ядерной реакции. В военные годы внимание ученого сосредоточено на изучении взрывчатки, боеприпасов. Однако вскоре его позвал к себе в лабораторию один из родоначальников атомного проекта Игорь Курчатов: «Война в разгаре. Мы занимаемся нужным для победы делом — и вдруг такое предложение! Я возражаю: считаю своим долгом до конца войны работать для фронта… А Курчатов объясняет: мы должны заботиться о будущей безопасности страны, нельзя упускать время». Так началась работа Харитона во Всероссийском научно-исследовательском институте экспериментальной физики в городе Арзамас-16 (Сарове), научным руководителем которого он стал через несколько лет.
«Харитон Юлий Борисович, 1904 года рождения, беспартийный, профессор, доктор философии Кембриджского университета, работает в Институте химической физики с 1921 года», — гласит характеристика ученого 1946 года. Таким образом, выходец из еврейской буржуазной семьи (дед был зажиточным купцом), чей отец был репрессирован, мать жила в Иерусалиме, а сам он учился за границей, получает доступ к важнейшим государственным тайнам. Однажды попав в атомный проект, ученый стал настолько нужен властям, что эти строчки в биографии не мешали его работе.
Исследования по созданию атомного оружия велись при участии лучших физиков и математиков страны: Якова Зельдовича, Андрея Сахарова, Игоря Тамма, Мстислава Келдыша и многих других. Огромный объем работы, начиная с теоретических исследований и заканчивая поиском инженерных решений, был проведен за очень короткое время. Проект завершился успешным испытанием атомной бомбы в 1949 году. «У нас была сверхзадача: в кратчайшие сроки создать сверхмощное оружие, которое могло бы защитить нашу Родину. Когда удалось решить эту проблему, мы почувствовали облегчение, даже счастье, ведь, овладев новым оружием, мы лишили другие страны возможности применить его против СССР безнаказанно, а значит, оно служит миру и безопасности. Все, кто принимал участие в Атомном проекте, сознавали это и работали, не считаясь ни со временем, ни с трудностями, ни со здоровьем», — описывал это время Харитон.
Харитон замечал некоторые сходства своей биографии с историей жизни руководителя другого, американского, атомного проекта: «Юлиус Роберт Оппенгеймер (его первое имя совпадает с моим первым) родился в том же 1904 году, что и я. Его мать, как и моя, имела отношение к искусству и, по-видимому, привила ему интерес к музыке, живописи и поэзии. В 1926 году Оппенгеймер ненадолго оказался в Кембридже в лаборатории Резерфорда, где я работал с 1926 по 1928 год». (Физик и конструктор генерал Евгений Негин вспоминал, что Оппенгеймера считали отличным организатором и ученым, и среди физиков Арзамаса ходил лозунг «Перехаритонить Оппенгеймера!»).
Харитон руководил проектом и во время работы над водородной бомбой. Тогда во главе двух отделов, непосредственно работавших над созданием оружия, стояли Андрей Сахаров и Яков Зельдович, так что, по мнению Харитона, неверно приписывать все достижения Сахарову. Харитон присутствовал и при испытании водородной бомбы: «Наблюдательный пункт находился на расстоянии 70 километров от эпицентра. На краю поселка стояло здание, а внизу амфитеатром были расставлены скамьи. Там собралось много военных, они наблюдали за взрывом и только еще пытались понять, что такое атомная бомба… Мы с Игорем Васильевичем [Курчатовым] стояли наверху. Бомбу сбрасывали с самолета, и взрыв был в воздухе. Ударная волна пришла через три минуты, сорвала с военных фуражки. Потом они долго не могли их найти… После испытаний мы поехали на место, то есть под точку взрыва, и увидели, как "вздулась" земля…».
Юлий Харитон ответственно и критично относился к сделанным им открытиям. За несколько месяцев до смерти, в 1996 году, он писал: «Сознавая свою причастность к замечательным научным и инженерным свершениям, приведшим к овладению человечеством практически неисчерпаемым источником энергии, сегодня, в более чем зрелом возрасте, я уже не уверен, что человечество дозрело до владения этой энергией. Я осознаю нашу причастность к ужасной гибели людей, к чудовищным повреждениям, наносимым природе нашего дома – Земли. Слова покаяния ничего не изменят. Дай Бог, чтобы те, кто идет после нас, нашли пути, нашли в себе твердость духа и решимость, стремясь к лучшему, не натворить худшего».