Россия стала полноправным членом Европейского центра синхротронного излучения (ESRF), ратифицировавexternal link, opens in a new tab 23 июня соглашение о своем участии. Для чего РФ присоединилась к конвенции, и как это повлияет на научный прогресс в стране, в интервью ИТАР-ТАСС рассказал спецпредставитель Национального исследовательского центра "Курчатовский институт" (НИЦ КИ) в международных проектах Михаил Рычёв.
- В чем важность ратификации этого соглашения, учитывая, что в России есть свой синхротрон?
- Европейский синхротрон в Гренобле является самой успешной площадкой для генерации научных результатов высшего уровня. В том числе и по количеству публикаций в авторитетнейших научных журналах - более 2 тысяч в год. Такой результативности нет больше нигде в мире!
Сегодня это самый продвинутый центр для занятий наукой, куда совершается до 7 тысяч исследовательских визитов в год.
Если мы сравним синхротрон с ЦЕРНом, который ныне у всех на устах, то увидим, что последний занимается фундаментальными исследованиями свойств материи в целом, ищет ответы на вопросы, откуда и как произошла Вселенная.
Это очень важно, но само по себе является неким глобальным, фундаментальным научным результатом, который, как правило, не сразу находит себе практическое применение.
А европейский синхротрон в Гренобле является местом, где проводятся исследования, востребованные промышленностью и сферой услуг. Это очень конкретно ориентированные виды исследовательской деятельности.
В этом смысле присоединение России к конвенции позволит нашим ученым добиться полезных результатов в интересах развития отечественной экономики.
- То есть наши ученые будут работать там и давать больше результатов в виде публикаций?
- Пока мы не были страной-участницей, для наших учёных была одна возможность провести свои исследования в Гренобле - войти в коллаборацию с иностранными партнёрами и только вместе с ними провести какой-то эксперимент. Теперь же они могут подавать собственные заявки на эксперименты, под своим флагом составить группы и проводить эксперименты на национальном уровне. То есть перестанут быть бедными родственниками и смогут в полной мере использовать весь свой творческий потенциал.
- Но ведь у Курчатовского института есть свой современный синхротрон. Почему мы с нашей неплохой машиной к ним присоединяемся, отдаем своих ученых?
- Учёных своих мы не отдаём. Результаты их экспериментов остаются у них в руках и в головах. Они, можно сказать, просто используют чужую машину в своих целях! Работая на ней вахтовым методом…
Кстати, мы уже больше года так работаем с циклотроном, начав ещё до заключения договора. В порядке эксперимента – а смогут ли русские реализовать то, на что замахиваются?
Так вот, за прошедший год Россия подала заявок больше, чем любая другая страна-участник. Далее часть заявок отсеялась, но прошли конкурс столько, что уже теперь в программе работ европейского синхротрона российские эксперименты составляют около 6%, что примерно соответствуют нашей доле, согласованной в договоре.
- Количество российских научных публикаций тоже увеличилось?
- Конечно! Результат - несколько десятков публикаций в ведущих научных журналах мира. И, думаю, скоро их станет ещё больше.
- И всё же почему надо платить деньги Европе за доступ к её аппарату, когда у нас в НИЦ "Курчатовский институт" есть свой? В чём такое глубокое отличие нашего синхротрона от европейского? У нас "Жигули", а там "Мерседес"?
- Нет, такое сравнение несколько хромает. Дело не в качественной разнице, а в задачах, которые ставятся перед ними. Это просто разные виды инструментов. Они предназначены для разных задач.
Например, немцы, которые построили "Петру" третьего поколения, закрыв свою машину второго поколения "Дорис", получили в результате то, что многие учёные-материаловеды теперь просятся к нам, на наш синхротрон. Не потому, что он старый, а потому, что по параметрам пучка он адекватен тем проблемам, которые решают исследователи.
Так что речь идёт всего лишь о разных поколениях синхротронов - второе есть у нас, третье стоит в Гренобле, и четвёртое опять собираемся строить мы.
А вот что касается самой машины, то европейский синхротрон до недавнего времени был самым "ярким" в мире - это одна из самых важных эксплуатационных характеристик таких ускорителей.
Во-вторых, он был чемпионом по параметру непрерывности работы пучка. В марте 2011 года на нём был установлен мировой рекорд - 32 дня непрерывной работы.
Таким образом, он до недавнего времени был самой яркой и самой стабильной машиной в мире. Пока не появились инструменты более поздней постройки, например, "Петра" в Гамбурге.
Тем не менее и сегодня синхротрон в Гренобле – машина очень высокого уровня, передний край науки. И, значит, у нас, россиян, появился доступ к нему.
Более того, сейчас владельцы гренобльской машины хотят существенно улучшить её параметры. И без нашего участия, без наших денег, которые стали неким "последним квантом" в финансировании этой задачи, им тяжело было бы продвинуться вперёд.
После нашего присоединения у них сформировался окончательный бюджет для работ по улучшению параметров синхротрона. Что, естественно, полностью и в наших интересах. Участвуя в этом процессе, мы, как теперь одни из совладельцев этой машины, тоже получим огромное количество технологических решений, ноу-хау, которые сможем использовать и для совершенствования курчатовского синхротрона, и для работ над синхротроном четвёртого поколения, который собираемся создавать.
Нужно, конечно, чтобы и наши синхротроны выходили на новые параметры. И мы собираемся это сделать в рамках программы "Мегасайенс". Это будет прорывной синхротрон, которого нет пока ни у кого. И, судя по нынешним экономическим тенденциям в Европе и США, долго не будет.