– Владимир Григорьевич, вы буквально на третий день после трагических событий вылетели Японию…
– Да, а ещё раньше в Росатоме открылся оперативный штаб. С первого дня здесь тщательно изучалась ситуация на аварийной станции. Информация была скудной, но все понимали, что японским коллегам может потребоваться помощь и чем раньше мы её окажем, тем будет лучше. В понедельник на самолёте спасателей МЧС по распоряжению Сергея Кириенко мы вылетели в Токио. Там за три дня прошло множество встреч.
– В чём должна была заключаться миссия нашей делегации?
– Мы приехали с одной целью: предоставить в распоряжение японских коллег весь свой опыт, все знания. За последние 25 лет были проведены сотни экспериментов, созданы расчётные коды, которые моделируют любую нештатную ситуацию. Четверть века мы работали над тем, чтобы такого никогда не повторилось. Но наша помощь по большому счёту оказалась невостребованной. Мы готовы были отдавать, но они не готовы были взять. Ряда неэффективных шагов можно было не предпринимать.
– Но что конкретно можно было сделать иначе?
– Дать электропитание любой ценой. Подтянуть кабель, привезти дизель-генераторы, подогнать военный корабль – всё что угодно, только бы запустить систему охлаждения. Это азбучные истины, которые прописаны во всех инструкциях.
Дальше я стал анализировать систему управления. В такой ситуации самое страшное – это бездействие. На мой взгляд, у японцев слишком медленно работала система управления, нам было вообще непонятно, кто отдаёт распоряжения. В чрезвычайных условиях должен вводиться жёсткий тоталитарный режим управления.
– Какие-то практические предложения вы вносили?
– Когда на площадке повысился радиационный фон, я предложил работать вахтовым методом. Вроде бы прислушались. А вот рекомендация вскрывать крыши не нашла понимания. Взрывов водорода могло быть меньше.
– Чем это можно объяснить?
– Не могу никого судить: случилась страшная трагедия, землетрясение и цунами всё разрушили и сравняли с землёй. Но персонал и эксплуатирующая компания при любых обстоятельствах обязаны помнить, что их задача – безопасность.
При всём сочувствии к национальному горю японцев я говорил и повторяю: профессионалы обязаны были действовать профессионально и не допустить аварии.
– Но она случилась. И сразу возникли разговоры о судьбе ядерной энергетики…
– Может, мои слова покажутся неожиданными, но ядерная энергетика продемонстрировала суперустойчивость. Блоки сами почти двое суток боролись за жизнь, пока люди бездействовали. Корпуса реакторов выдержали и взрывы, и скачки давления и температуры.
– Однако произошло радиоактивное заражение местности.
– Да, к сожалению. Но его уровень не угрожает здоровью. Я сам проехал с дозиметром от Токио на север, на 150 км – фон увеличивался не больше, чем в полтора раза. А в Хельсинки фон в четыре раза выше, и ничего – люди прекрасно живут.
Или вот пугают народ, что вместе с паром вылетел радиоактивный йод, шпинат из открытого грунта покупать нельзя. Мы специально подсчитали: чтобы получить сколь-нибудь заметную дозу, надо было тонну шпината съесть. А сегодня йода-131 осталось около 20 % от выброшенного, поскольку он быстро распадается.
– То есть для российских территорий угрозы нет?
– Ни в малейшей степени. Нигде никакого повышения радиоактивности нет и не будет. Это не взрывной выброс топлива, как в Чернобыле, а выброс газа, который к тому же уносило в сторону океана.
– Наверное, теперь нормативы по безопасности атомных станций будут ужесточены?
– У нас в России нормативы и так необоснованно жёсткие. Тем не менее сейчас мы проверяем безопасность АЭС в ситуациях, которые ещё вчера представить было невозможно. Допустим, в Воронежской области вдруг возникнет торнадо и осушит брызгательные бассейны. Но и на этот невероятный случай должны быть предусмотрены защитные меры – например, включение дополнительного аварийного насоса большой производительности, который подаст воду.
– Можно ли восстановить АЭС в Фукусиме?
– Нельзя. Сегодня надо просто залить всё водой и поддерживать охлаждение реакторов в той стадии разрушения топливных сборок, какой они уже достигли. Не допустить ни в коем случае дальнейшей деградации топлива.
Заместитель директора Института проблем безопасного развития атомной энергетики Валерий Стрижов
– Скажите, Валерий Фёдорович, вам удалось побывать на самой аварийной площадке, чтобы оценить ситуацию на месте?
– Нет, к сожалению. Это пожелание японской стороны. В Токио мы встречались с коллегами, чиновниками министерства экономики и торговли. Прежде всего пытались понять, почему с самого начала не реализовывались те стратегии управления авариями, которые хорошо известны.
– А ваше мнение?
– Японцы переживают национальную трагедию – страшный удар цунами, дома снесло, как карточные домики, многие потеряли родных и близких. В таких обстоятельствах трудно принимать решения.
Вообще, у меня сложилось впечатление, что система управления неадекватна ситуации. Наверное, она хороша для нормальных условий, но не годится для тяжёлой аварии, когда нужна мгновенная реакция. Японские коллеги говорили, что они выносят рекомендации, но результатов не знают: слишком длинная, многоступенчатая система согласований. Полномочия по ликвидации аварии передавались из рук в руки – сначала эксплуатирующей компании TEPCO, потом министерству экономики и торговли, и, наконец, ситуацию взял под контроль премьер-министр. Вот после этого работы на площадке несколько активизировались.
– Как в качестве эксперта по тяжёлым авариям вы могли бы оценить действия японских специалистов по десятибалльной шкале?
– Персонал делал свою работу как положено, пытаясь в невероятно тяжёлых условиях возобновить охлаждение реакторов. Правда, мы сильно удивились, когда во вторник объявили, что 250 сотрудников станцию покидают и остаются только 50. Возможно, это было вызвано необходимостью поменять команду, которая пребывала в шоковом состоянии.
Но вот если оценивать с точки зрения внешнего управления, особенно в первые дни после аварии, когда им занималась компания TEPCO, то я бы поставил три с минусом или даже двойку. Потеряна площадка, что самое плохое. Первые дни она была чистая, там бы спокойно работали люди, стягивалась бы техника. А после выбросов уже пришлось защищать персонал.
– Сразу после цунами Япония обратилась к мировому сообществу за помощью, туда вылетели, в том числе, наши спасатели. А почему нельзя было попросить содействия в ликвидации аварии на АЭС?
– Наверное, рассчитывали справиться своими силами.
– Сколько придётся охлаждать реакторы?
– Ещё долго. Первые часы остаточное тепловыделение падает быстро, но потом процесс резко замедляется. Я думаю, сейчас там тепловыделение на уровне 4 МВт, поэтому необходимо каждый час закачивать десятки тонн воды для охлаждения.
– Опасность радиоактивного заражения местности велика?
– Судя по предварительным оценкам, загрязнение территории относительно небольшое. К тому же ветер дул в сторону океана. Если смотреть последние карты выпадения изотопов за двадцатикилометровой зоной, которые предоставляет ТЕРСО, там сейчас даже при максимальных значениях непосредственной угрозы здоровью населения пока нет, сравнение с Чернобылем просто некорректно, это была авария совсем другого рода.
– Какие выводы сделают атомщики после аварии на АЭС «Фукусима»?
– Наверняка пересмотрят подходы к безопасности. После Три-Майл-Айленда, а потом Чернобыля была накоплена колоссальная база знаний, которая и должна быть востребована как для понимания происходящих процессов, так и для выработки мер по управлению авариями. Впоследствии стало больше внимания уделяться финансовому аспекту – экономичности, повышению мощности. Сейчас, я думаю, произойдёт переоценка – прежде всего эксплуатационной безопасности самих энергоблоков, степени устойчивости всех систем к тяжёлым авариям.
Василий ЩУРОВ,
«Страна РОСАТОМ»
СПРАВКА
Первая АЭС появилась в Японии в 1966 году, а к середине 1970-х местная энергетика получала ежегодно два-три блока. Сегодня по количеству атомных реакторов страна занимает третье место в мире после США и Франции. Здесь до последнего времени действовало 26 реакторов типа BWR (кипящий ядерный реактор), 24 реактора типа PWR (водо-водяной ядерный реактор, использующий в качестве замедлителя и теплоносителя лёгкую воду), четыре реактора типа ABWR (улучшенный кипящий водяной реактор).