Радиационное загрязнение российских территорий в подавляющем большинстве связано с работой предприятий атомной промышленности во времена «холодной войны». И ответственность за реабилитацию таких территорий ложится именно на ядерную отрасль. Данная тема сегодня широко обсуждается специалистами и общественностью. Тем более интересно, что думает о решении этих проблем заместитель руководителя Росатома Сергей АНТИПОВ.
— Сергей Викторович, в каких регионах России наиболее остро стоит проблема очистки загрязненных территорий?
— К сожалению, у нас довольно много подобных зон. Это площадки предприятий, в первую очередь, комбинатов, где во времена «холодной войны» создавалось ядерное оружие. Это места аварийных ядерных взрывов, в том числе и мирных, — в Якутии, Центральной России. Здесь положение не катастрофическое, но, тем не менее, требующее дополнительных усилий по реабилитации территорий. Скажем, в Ивановской области мы специально спрямляли русло реки, чтобы она не подмывала берег, — иначе радионуклиды могли бы попасть в речную систему. Очистка необходима и территориям, загрязненным в результате аварийных выбросов.
Проблема не нова, однако в последние годы она особо актуальна. Если мы хотим развивать атомную энергетику, то должны ликвидировать «хвосты» от прошлой деятельности.
— Существует ли единая государственная программа реабилитации?
— Общегосударственной концепции, определяющей, какие объекты и до какой степени надо реабилитировать,
пока нет. Мы делаем только первые шаги в этом направлении — обсуждаем проблемы на семинарах и конференциях, разрабатываем отдельные документы. В 2004 году мы приняли «Концепцию реабилитации бывших береговых технических баз военно-морского флота». Сегодня разрабатываем новую Федеральную целевую программу «Ядерная и радиационная безопасность России на 2008—2009 годы и на период до 2015 года». Прежняя была далеко не полной, а в новой должно быть предусмотрено все, в том числе и реабилитация.
Общие потребности программы на весь этот период предварительно оцениваются в 100—150 млрд рублей. Это очень немного, но мы исходим из возможностей, которые есть у государства для решения такоймасштабной проблемы. Предположительно, финансирование реабилитационных проектов ощутимо возрастет не раньше 2015 года. Хотя уже сегодня можно говорить о некотором его увеличении.
Перед разработкой проекта надо точно определить будущее территории, подлежа щей реабилитации. От этого зависят и сте пень необходимой очистки, и объем, и стои мость работ.
— Кто еще, кроме государства, оплачивает реабилитационные работы?
— Есть четыре основных вида источников финансирования: федеральный и региональные бюджеты, средства предприятий или ведомств, а также зарубежных партнеров.
Региональные власти сегодня активно занимаются очисткой загрязненных объектов на своей территории. На реабилитацию наиболее опасных из них выделяются деньги из федерального бюджета. Решение проблем «Маяка», например, финансируют и Росатом, и федеральный бюджет (через МЧС), и администрация Челябинской области, да и сам комбинат.
Мы всячески поддерживаем местную власть в этом вопросе, даже на правительственном уровне. Но лишь в том случае, если она демонстрирует серьезные намерения, т.е. вкладывает в реабилитацию собственные силы и средства. Например, помогаем городу Лермонтову (район Кавказских минеральных вод). Здесь в пору приватизации на базе урановых рудников было создано акционерное общество, которое взяло себе только производственные фонды и перепрофилировало предприятие, а хвостохранилище осталось бесхозным. И сегодня мы совместно с городской администрацией и правительством Ставропольского края добиваемся включения реабилитационных работ на этом объекте в адресную инвестиционную программу.
Наши предприятия, со своей стороны, обязаны формировать резервы для решения проблем ядерной и радиационной безопасности, в т.ч. и для реабилитационных работ. То есть откладывать на эти цели часть собственных средств, еще часть — сдавать в специальный централизованный фонд. Так предусмотрено постановлением Правительства, но, к сожалению, эта система пока не работает. Ведь очень часто у предприятий не хватает денег даже на зарплату! Иногда возникают и недоразумения. Наши партнеры из Скандинавии, например, долгие годы оплачивали полный цикл обращения с РИТЭГами: вывод из эксплуатации, демонтаж, остекловывание и захоронение высокоактивных РАО на ПО «Маяк». Сегодня, в связи с необходимостью отчисления средств в фонд, цена захоронения отходов на «Маяке» возросла на 14%. Иностранцы отказываются платить лишние деньги. В результате, работа остановилась. Сейчас мы пытаемся урегулировать ситуацию ко взаимной выгоде, сделать исключение из общего правила.
Зарубежные партнеры, особенно наши северные соседи, озабочены радиационной безопасностью в России — у нас общие моря. Кроме того, за рубежом разделяют ответственность за наследие «холодной войны» и осознают, что проблемы реабилитации в России можно решить только всем миром. Однако иностранная помощь не может покрыть всех наших потребностей.Реально у нас пока очень мало денег на реабилитацию. Но, тем не менее, растет понимание важности проблемы, и сегодня работы начинают приобретать все более широкий характер.
— Можно ли решить эту проблему при недостаточном финансировании?
— Частично, да. Во-первых, не везде необходимо проводить реабилитацию. Если радиационное загрязнение напрямую не угрожает населению и природной среде, возможно, следует просто огородить эту зону. А через несколько десятков лет проблема решится сама собой — природа сама себя лечит. Вмешательство человека иногда может только ухудшить ситуацию, спровоцировав распространение радионуклидов на большую территорию.
Во-вторых, перед разработкой проекта надо точно определить будущее участка, подлежащего реабилитации. Что планируется создать на этой земле: хранилище РАО, нефтяной терминал или заповедник? Ведь от этого будут зависеть и степень необходимой очистки, и объем, и стоимость работ.
Реабилитировать все загрязненные территории до «зеленой лужайки» экономически нецелесообразно. Бывшую промплощадку «закрытого» предприятия надо всего лишь очистить до состояния, приемлемого, к примеру, для строительства хранилища РАО или иного промышленного использования. Фон будет здесь повышенным, но допустимым.
А то, что окажется невостребованным на сегодняшний день, например, бывшие хвостохранилища в малонаселенной местности, в целях безопасности обязательно надо законсервировать. В будущем, если появится смысл (или необходимость), мы легко сможем вскрыть этот объект. В противном случае, это будет просто кусочек территории с ограниченным пользованием.
Можно законсервировать и выведенный из эксплуатации атомный реактор — дать ему «отстояться» определенное время, а следующий строить на этой же площадке, т.е. рядом. Тогда содержание остановленного блока обойдется дешевле, а безопасность повысится.
Однако там, где загрязнение может воздействовать на наибольшее число людей, то есть в крупных городах, реабилитацию надо проводить незамедлительно. Ведь малейший инцидент, например, в Москве, может вызвать панику и различные побочные эффекты. Потому и очистили территорию Курчатовского института, несмотря на определенный риск ведения работ чуть ли не в центре города, в десятках метров от жилой застройки. Кроме того, мы реабилитируем площадки московских предприятий Росатома. В столице нам очень помогают специалисты МосНПО «Радон» — основная ударная сила при очистке города. Наше ведомство ведет много совместных работ с этим предприятием, например, в том же Курчатовском институте.
— Какие объекты самые сложные?
— Если говорить об их расположении, то те, что находятся в городской черте. При реабилитации при-родных массивов — лесов, полей — можно ликвидировать только «пятна», а остальную территорию, с невысоким уровнем загрязнения, держать под контролем. В городе же надо вычистить все до конца, причем так, чтобы радионуклиды не распространились в окружающую среду.
Больше всего загрязнены, в основном, радиохимические комбинаты и бывшие объекты военно-морского флота. Свои предприятия нам проще реабилитировать. Как правило, мы располагаем документами о том, чем они занимались, и, в крайнем случае, можем предположить, с каким загрязнением придется иметь дело. Но о многих объектах, которые раньше принадлежали военным, почти ничего не известно. Причина — длинная цепочка реформ, расформирование частей, их передислокация, сокращение и т.д. А уровень радиации порой даже не позволяет проникнуть внутрь сооружения и сделать необходимые замеры.
Там, где радиоактивное загрязнение может воздействовать на наибольшее число людей, то есть в крупных городах, реабилитацию надо проводить незамедлительно.
— Насколько технологично ведется очистка территорий?
— К сожалению, зачастую еще очень примитивно, лопатой. Хотя уже начали появляться соответствующие технологии — на предприятиях Росатома, в Курчатовском институте, в ГУП МосНПО «Радон», в МЧС и других организациях. И если зайдет речь о единой масштабной программе реабилитации, в первую очередь, должен быть сформирован набор технологий, который охватывал бы все ее потребности.
Самый лучший метод ведения этих работ, на мой взгляд, «модульный». Объекты разные, грунты и состав радиоактивного загрязнения также различаются, однако каждый раз создавать новые технологические схемы нет смысла. Лучше определить, какое оборудование требуется в конкретном случае, привезти его на объект и после использования увезти.
Иметь на каждой «точке» свою команду, специализирующуюся на реабилитации, тоже необязательно. Организаций, способных профессионально выполнять эти работы, и специалистов соответствующей (то есть очень высокой) квалификации не так много. Сегодня они создают некие консорциумы и распределяют силы соответственно своим умениям: Росатом, например, может написать и обосновать программу реабилитации, предложить эффективные технологии обращения с РАО, у «Радона» есть опыт захоронения отходов, у подразделений МЧС — робототехника. И в будущем, я думаю, появятся некие универсальные «реабилитационные» бригады, которые смогут выезжать на объекты со своей техникой.
— А легко ли работать при существующей нормативной базе?
— Порой трудно. Нормы нужно привести в соответствие с действительностью. Это не только позволит точно определить объем реабилитационных работ, необходимых для конкретного объекта, но и поможет в дальнейшем избежать многих проблем. Нормы необходимо соблюдать — иначе не избежать рисков и для персонала, и для населения. Но они должны быть разумными.К сожалению, после Чернобыля мы «перестраховались» и слишком ужесточили нормативы. По примеру европейцев в пять (!) раз повысили требования к дозовым нагрузкам для персонала и населения. Стало от этого лучше или нет — спорят до сих пор. Но то, что работы в те же пять раз усложнились и подорожали, — факт. Между прочим, многие страны (в том числе Китай и США) отказались от этой идеи.
Кроме того, нормативные документы у нас принимают и Ростехнадзор, и СЭС, и другие органы. Иногда эти акты регламентируют, по сути, одно и то же, с небольшой разницей в формулировках и, бывает, противоречат друг другу. У нас, например, действуют ять (!) нормативов по тритийсодержащим отходам. И различных документах допустимые концентрации трития отличаются на несколько порядков. Скандал по поводу выноса радиоактивных веществ в бассейн реки Течи тоже во многом связан с противоречиями в нормативной базе. До 1996 года допустимый уровень вмешательства (или концентрация) по стронцию-90 составлял 15 беккерелей на литр, затем допустимое содержание радиоактивных веществ повысили до 45 беккерелей, а в 1999 году эту норму ужесточили в девять раз! Сейчас она равна 5 беккерелям на литр. И даже если уровень фильтрации нуклидов через гидротехнические сооружения не менялся, в одном случае он укладывался в нормативы, в другом — стал недопустимым.
— Соблюдается ли при реабилитации принцип «насорил — убери»?
— Не всегда. Давно пора разобраться с «ведомственной принадлежностью» загрязненных территорий и, следовательно, с ответственностью за их очистку. До сих пор неясно, кто должен проводить реабилитацию объектов, не относящихся к нашей отрасли. Военные, например, считают, что все работы по ликвидации радиационных загрязнений — задача Росатома, и не финансируют их. Нам передали часть бывших технических береговых баз военно-морского флота, и мы их чистим. А на объектах, оставшихся у военных, ничего не делается. Здесь мы помочь не можем, так как не имеем права предоставлять сторонним организациям средства, кадры или технику безвозмездно.
А на чьей совести очистка территорий, пострадавших от аварийных взрывов? Заряды для мирных ядерных взрывов делал Средмаш, предшественник Росатома, но по заказу, например, Мингеологии. То есть хозяином объекта было именно это министерство. Последнего уже не существует, а Минприроды не является его правопреемником. Почему же тогда отвечать за все должен Росатом? Это неправильно. Тем не менее, в проекте новой целевой программы по дерной и радиационной безопасности предусмотрены и такие работы. Бесхозными загрязнениями, повидимому, тоже придется заниматься Росатому. Надеюсь, мы все-таки будем получать необходимую поддержку и от государства, и от регионов.