Свердловский ученый Виктор Ремез 30 лет назад изобрел материал, который и сегодня считается инновационным в сфере контроля радиационного фона природной среды и ликвидации ядерных аварий. Но продвигать новые технологии в этой отрасли по-прежнему крайне сложно.
Научная карьера доктора технических наук, заслуженного изобретателя России Виктора Ремеза началась с секретной работы на военно-морском флоте СССР. Еще в начале 80-х тогда аспирант кафедры радиохимии физико-технического факультета Уральского политеха разрабатывал для ведомства экспресс-метод обнаружения атомных подводных лодок по следам радионуклидов цезия в морской воде. Главное его достижение — аналитический сорбент, существенно повышающий точность измерений по сравнению с традиционными методами ВМФ. Гражданское применение разработка получила после взрыва реактора Чернобыльской АЭС. Сегодня ее перспективы во многом связаны с ликвидацией последствий аварии на японской Фукусиме.
Мы встречаемся в маленьком офисе. На полке — сувенирный вертолет главного партнера по доставке сорбентов DHL. Сам Виктор Павлович, регламентируя время нашей встречи, не раз употреблял выражение «надо запустить процессы». Оказалось, на следующий день он улетал к коллегам в Барселону, а до этого отправки новой опытной партии материалов от него ждали американцы.
С корабля на АЭС
— Виктор Павлович, как вы оказались в столь серьезной отрасли?
— Моя кандидатская диссертация была посвящена определению микроколичеств радионуклидов в природных водах с использованием неорганических сорбентов. Основными ударными силами США и СССР, находящихся в 70-х годах прошлого века в состоянии холодной войны, считались подводные лодки. Сверхдержавы пытались найти наиболее эффективный способ их обнаружения. Одним из направлений был анализ воды на предмет радиоактивных элементов. Здесь есть ряд сложностей. Во-первых, проводить его нужно быстро. Во-вторых, речь идет о больших объемах анализируемых проб. В-третьих, условия работы на судне, особенно во время качки, сильно отличаются от стационарной лаборатории, поэтому метод должен быть предельно простым. Сорбенты могут решить эти задачи. Видимо, поэтому меня привлекли к работе. Я проводил испытания на разных флотах, потом оформил несколько авторских свидетельств, а методику внедрили на ВМФ.
— Что в итоге получилось?
— Селективный сорбент на основе комплексного соединения железа. Его гранулы способны извлекать радиоактивные элементы и тяжелые металлы из водной среды, содержащей большое количество примесей. Гранулы сорбента можно использовать как для анализа, так и для ликвидации загрязнений.
В принципе аналогичные материалы были известны до меня. Это так называемая «берлинская лазурь», пигмент, который еще лет 300 назад применялся как устойчивый неорганический краситель. В чистом виде лазурь инертна, не обладает абсорбционными свойствами. А за счет ряда технологических приемов на ее базе можно создать структуру, способную извлекать радиоактивные элементы из очень сложных систем.
— Альтернатива есть?
— Да. Можно сравнить наш сорбент с фосфоромолибдатом аммония (ФМА), используемом в методиках Международного агентства по атомной энергии (МАГАТЭ). ФМА стоит больше тысячи долларов за килограмм, мы аналогичный объем продаем в несколько раз дешевле. Аналогичный, потому что он в воде расширяется, то есть изначально его требуется меньше. Время концентрирования ФМА — 20 часов, нашего сорбента — час.
— Это ваши оценки или независимые?
— Все характеристики подтверждены МАГАТЭ. Кроме того, сорбент прошел десятки испытаний. В частности, в Лоуренсовской ливерморской национальной лаборатории (США), на базе НПО «Тайфун», Уралгидромета, Укргидромета, управления дозиметрического контроля НПО «Припять» (Украина), на нескольких атомных электростанциях СССР, АЭС Peak Comanche в США, Японском национальном радиологическом институте и т.д.
— А кроме вас сорбентами сегодня кто-нибудь занимается?
— Занимается. Но они обычно либо дороже, либо их применение требует сложных манипуляций. Тут наше преимущество состоит в выборе основы — ферроцианида железа. Другие фирмы используют ферроцианид никеля, меди, хрома. Это токсичные металлы, с ними сложнее, а значит, дороже работать.
Мирный сорбент — мирному атому
— Гражданское применение разработка получила, насколько я понимаю, после аварии в Чернобыле?
— 2 мая 1986 года я увидел по телевизору, что в Украине произошла авария. ЦК КПСС извинялся за небольшие жертвы, но при этом показывали совершенно пустой город Припять. Я понял, что это необъективная оценка, и вскоре поехал в Москву в Минэнерго. Там признались, что в газете «Правда» пишут неправду. Я предложил сорбенты, на тот момент они были рассекречены. Их начали исследовать в Институте атомной энергии имени Курчатова, на различных АЭС. Ушло на это два года.
— У вас уже было имя, раз вы просто так приехали в Минэнерго?
— Нет, авторитета не было, обычный кандидат технических наук. Просто технология была интересная, и я в нужное время пришел. Повторюсь: я не единственный, кто тогда занимался разработками новых материалов в этой отрасли. Специалистам Минэнерго нужно было сравнить, как они работают в разных условиях.
— О необходимости коммерциализации, получается, тоже в это время задумались?
— После учебы я работал в Уральском научно-исследовательском химическом институте (УНИХИМ). Тогда мы создали ряд продуктов гражданского применения. Это, во-первых, «Анфеж» — сорбент для массового радиохимического анализа жидких сред. Во-вторых, «Фежел» — промышленный препарат для сорбционного удаления радионуклидов из природных или сточных вод для обеспечения экологической безопасности эксплуатации АЭС. В-третьих, «Бифеж», его задача — выведение радионуклидов и тяжелых металлов из организма домашних и сельскохозяйственных животных. «Бифеж» добавляют в корм на зараженных территориях. Ежесуточная добавка нескольких граммов в рацион позволяет снизить содержание радионуклидов в мышцах в 12 — 13 раз, во внутренних органах — в 25 — 90 раз, в молоке — до 20 раз. Последний продукт — «Ферроцин» — для аптечек персонала АЭС. С «чернобыльскими» предприятиями после аварии были очень большие контракты по всем направлениям. А УНИХИМ в начале 90-х находился в ужасном финансовом положении. Поэтому все потоки денег, которые мы генерировали, тратились. Наступил момент, когда это стало мешать развиваться. Мы с директором института были в хороших отношениях, и он посоветовал мне создать свою компанию, при этом взять площади и оборудование УНИХИМа в аренду. Так в 1993 году появилось предприятие «Эксорб». Тогда штат состоял из десяти человек, сейчас у нас 20 сотрудников.
— Насколько я понимаю, чтобы получить разрешения на препараты для животных, человека, были нужны немаленькие средства. Откуда их взяли, если у УНИХИМа денег не было?
— Тогда мы занимались еще одним направлением — оксидами металлов. Поставляли их в Канаду. Аналитические сорбенты как бизнес эту компанию (СП «Компомет-Кентек») не интересовали. Нам нужно было несколько сотен тысяч долларов. Для них это копейки, они их выделили в гуманитарных целях, поскольку хорошо знали о чернобыльских проблемах.
Денежный распад
— На какие объемы вы ориентировались, составляя бизнес-план?
— Как я уже говорил, поначалу крупные партии (до 80 тонн в год) уходили в Брянский регион, наиболее пострадавший от Чернобыльской аварии. Затем в России была разработана федеральная целевая программа по преодолению последствий радиационных аварий на период с 2001 по 2010 год. В ней сказано, что только в Брянской области нужно кормить с добавлением «Бифежа» 100 тыс. животных. На одну голову уходит килограмм в год. Примерно до 2005-го третью часть прописанного в программе объема у нас покупали. Потом произошла реструктуризация Минсельхоза. Департамент, курировавший чрезвычайные происшествия, то ли сократили, то ли реструктурировали. В общем, все закупки прекратились. Программу недавно продлили до 2015 года. Прислали нам письмо об участии. Закупок — ноль. Из объемов, на которые мы рассчитывали в начале 2000-х, сейчас выходит максимум 20%. 2007 год оказался самым тяжелым — заказов вообще не было. В этом году тоже почти нет.
— Может, необходимость действительно пропала?
— Да как же. Киев до сих пор покупает «Анфеж» для контроля качества воды на Днепровской станции водоподготовки. Уже больше 20 лет с ними сотрудничаем, после чернобыльской аварии начали. В Белоруссии в рамках государственной программы закупают наш ферроцианидный препарат, смешивают его с комбикормом на специальном заводе и раздают бесплатно населению. Но пострадала-то от аварии гораздо большая территория. Только в России десяток регионов. Думаете, там все идеально? У меня есть письмо от Геннадия Онищенко (главного санитарного врача России. — Ред.), что в Брянской области до 15% молока с повышенным содержанием радиоактивных элементов. Об этом обычно сообщают «Российская газета» и другие СМИ ежегодно 26 апреля — в день печальной чернобыльской годовщины.
— Хорошо, а вам как снижение объемов объясняют?
— Никак. Эту работу в последнее время контролирует МЧС. У меня с ними большая переписка. В общих чертах так. Они мне очень благодарны за внимание и заботу о населении, понимают необходимость использования препаратов, запланировали финансирование на следующий год, будут создавать стратегический запас. Длится эта песня уже лет пять.
— Госпрограммы не пошли. А атомные электростанции, комбинаты по переработке топлива и т.д.?
— Единицы периодически закупают, но суммы смешные. Несколько тысяч рублей в год на одно предприятие. АЭС не покупали никогда. Недавно для пробы взял ядерный центр в Снежинске. Если устроит, обещают перейти на наши методики.
— А почему АЭС сорбенты не интересны? У них лучше технологии?
— Они очень разные, за всех говорить не могу. Но недавно меня удивили. Выяснилось, что одна из распространенных методик определения содержания радионуклидов в воде — упарка. Берут 300 литров жидкости, на специальном устройстве в течение двух недель нагревают. Осадок потом собирают и анализируют. Мы эту работу можем за 15 минут сделать. Но в России некоторые вещи очень трудно продвигаются…
— У вас же хороший опыт международного сотрудничества...
— Американцы говорят, что не могут продавать наши сорбенты, пока в США не налажено производство или хотя бы склад на 100 тонн. Да, они получали хорошие результаты при испытании наших сорбентов на своих АЭС. Но продвигать российскую технологию слишком рискованно в атомной энергетике, боятся попасть в зависимость от нас. Понятно, что развитие в Штатах — это не офис в центре Екатеринбурга и производство на его окраине. Мы стараемся искать партнеров. Сейчас испытания наших материалов на японской Фукусиме проводит американская фирма DTS — производитель оборудования для дезактивации АЭС. Это, пожалуй, самый реальный шанс вывести бизнес на принципиально новый уровень.
— То есть старт дал Чернобыль, а второе дыхание — Фукусима?
— Возможностей для применения наших технологий в Японии и правда много. Но маленькой фирме с Урала их использовать очень сложно без чьей-либо помощи. Мы писали туда письма, передавали информацию через Торгпредство России. В начале 2000-х в районе Фукусимы запланировали построить завод по переработке ядерных отходов, с 2004 по 2010 год японцы покупали наш сорбент для мониторинга загрязнения прибрежных вод. Но, видимо, у них сейчас свои потоки информации. Так что мы рассчитываем на DTS.
— Я видел вас на Иннопроме. Участие дало результат?
— Контрактов нет, конечно, а так было интересно. У нас ведь такой товар, что его мало просто увидеть. Есть Роснано, есть Росатом, есть МЧС. Они о нас знают.
Реакция будущего
— Виктор Павлович, почему у вас все-таки не удается нормально зарабатывать на сорбентах?
— Дело в том, что активно сорбенты в атомной отрасли пока не применяются. Она работает по старым технологиям. Есть в мире, например, две установки по переработке ядерного топлива на сорбентах. Но и они пока работают в экспериментальном режиме. Технология наша все еще считается инновацией, интерес к ней сдержанный. Это одна проблема. Вторая — власти не хотят давать повод населению для переживаний. Если сейчас начать все тщательно исследовать и публиковать результаты, представляете, что начнется?
— Думаете, есть что скрывать?
— В Уральском федеральном округе есть зоны с повышенным содержанием свинца, кадмия и других тяжелых металлов. В 1998—2005 годах специалисты проводили испытания по выведению тяжелых металлов из организмов коров, и там наши сорбенты тоже работали эффективно. Но в администрациях говорят: как же, если мы начнем применять ваши сорбенты, что люди подумают? Они ведь перестанут покупать продукцию местных сельхозпроизводителей! Я, честно, не знаю, кто способен принять решение о начале полноценной работы. Если кто-то скажет, что нам нужен такой препарат, то от него потребуют объяснений: мол, что же раньше молчали и т.п.
— Ваши ожидания на будущее?
— Атомная энергетика в любом случае будет развиваться. В мире сегодня уже работает несколько сотен реакторов, которые нужно обслуживать. Образуется много отходов, требующих утилизации. Необходимы мониторинг окружающей среды, технологии по ликвидации последствий радиационных инцидентов, следовательно, нужны и наши сорбенты.
— А не устали?
— Наоборот, становится все интереснее. Да и результаты исследований вдохновляют.
