Недавно главный инженер ФГУП «Атомфлот» Мустафа Кашка и его заместитель Николай Мантула стали лауреатами премии Правительства РФ в области науки и техники за 2010 год. Это вдвойне радостное событие, так как в последние десятилетия никто в Атомфлоте не удостаивался столь высокого признания. Иное дело советский период: тогда наград морякам и специалистам атомного флота вручалось предостаточно. Был такой эпизод и в жизни нашего героя.
Своё семидесятилетие начальник службы контрольно-измерительных приборов и автоматики (сокращённо – киповец) атомного ледокола «Таймыр» кандидат физико-математических наук Анатолий Адрианов встречает в арктическом рейсе. Но рассказ пойдёт не о его крепком здоровье, а об увлечённости своим делом, за что Адрианов был отмечен Государственной премией СССР. На сегодня он единственный во всём атомном флоте лауреат этой премии не только среди работающих, но и среди ныне здравствующих моряков.
На атомоход Адрианов попал с кафедры радиоэлектроники физического факультета Днепропетровского государственного университета. В 1963 году туда поступил запрос от Мурманского пароходства на двух специалистов. Пришлось выдержать бой на кафедре: отпускать не хотели, но ведь открывалась такая заманчивая перспектива работы – не где-нибудь, а на первом в мире атомном ледоколе «Ленин». Но всё оказалось не таким радужным. Особенно тяжело давалась утренняя вахта, с четырёх часов, настоящая пытка – однообразное течение воды после весёлого вечера в компании сверстников.
Пожелавшего перейти в службу КИПиА молодого инженера – оператора ядерной установки взяли с охотой, хотя конкурс был три-четыре человека на место. Сказалось, видимо, то, что он, только в июне придя на ледокол, в ноябре уже заступил на вахту старшим инженером-оператором. Но для Адрианова новая служба значила очень многое.
Атомная установка предъявляла жёсткие требования к эксплуатации. Надо было обладать знаниями не в области конкретной судовой специальности, а в пространстве общего понимания регулирования, управления и защиты объекта. Если человек не чувствует зависимости между причиной и следствием, никогда киповцем не станет, убеждён Адрианов. Здесь надо видеть связи…
Слушая эти аргументы, я подыскивал объяснение, откуда берёт свои истоки профессия киповца. Сложность управления реактором связана с обилием информации о тонких невидимых процессах, происходящих в установке и вокруг неё. Такие объёмы потребовали машинной обработки данных для принятия правильного управленческого решения.
У моего собеседника на этот и другие случаи целый арсенал афоризмов: «Бойся не ту собаку, которая лает, а которая молчит, – говорит он. – Если в реакторе ничего не движется, кроме компенсирующих решёток, это ничего не значит. Нужен контроль и ещё раз контроль…» На глазах Адрианова и при его непосредственном участии произошла информационная революция: от механизации процесса обработки контрольных данных до почти полной автоматизации.
– Начинали мы с того, что называется приборным вариантом, – рассказывает наш герой. – Где-то стоит датчик. С него информация выводится на прибор пульта управления. Иными словами, следящая система. Её в действие должен приводить какой-то двигатель. А это механика, которая требует постоянного обслуживания: где-то что-то поржавело, поизносилось.
В котельной были установлены регуляторы, снятые ещё с германских судов, полученных по репарации после войны, так и они из строя выходили. А много механики – много людей для её обслуживания. В службе КИПиА на ледоколе «Ленин», когда я пришёл, было 18 человек. Приборный вариант был заменён машиной централизованного контроля (МЦК), и нас в службе осталось 13 человек. А сегодня на «Таймыре» – всего шесть.
На первом атомном ледоколе внедрение централизованного контроля, сменившего поканальный приборный вариант, совпало с модернизацией, главной задачей которой была замена трёхреакторной атомной установки ОК 150 на новую двухреакторную ОК 900, предназначенную для атомоходов следующего за «Лениным» второго поколения. Перед автоматчиками задача стояла абсолютно новая, в отличие от механиков, у которых за спиной уже была хотя и несовершенная, но всё-таки выдержавшая испытания Арктикой установка ОК 150.
Потому символичным было даже название первой на атомном ледокольном флоте МЦК: «Полюс» – вершина, которую ещё предстояло покорить. Впрочем, предшественники у коллег Адрианова были, но они трудились на степном засекреченном Байконуре, откуда стартовали советские ракеты и спутники. Так космическая программа пересекалась с проектом ледокольного флота. Сухопутный вариант МЦК был создан на 512 каналов измерения. МЦК «Полюс» в морском исполнении имела ровно в два раза больше плюс расширенные функции сигнализации и защиты.
Это был действительно научно-технический прорыв, осуществлённый за считанные годы, ведь на момент создания атомохода «Ленин» в стране имелась лишь вычислительная машина «Урал», занимавшая сотни кубических метров и скорее походившая на источник тепла, чем на электронику. Сегодня её функции выполняют устройства, умещающиеся на ладони.
С привычными понятиями на флоте теперь соседствовали новые: АЦП (аналого-цифровой преобразователь), мультиплексер, RAM и ROМ (оперативная и постоянная память), булевая алгебра. Но доверие к незнакомой технике ещё предстояло завоевать, изо дня в день доказывая её неоспоримые преимущества. А чудес не бывает: число отказов несовершенной автоматики было пока велико к радости судовых консерваторов – таких на ледоколе хватало.
Технический персонал экипажа разделился на скептиков и сторонников нового направления контроля. Так что перед Адриановым и его соратниками стояла триединая задача: «научить» систему работать, преодолеть психологический порог её неприятия и донести до всех причастных к делу принципы и правила обращения с МЦК.
– Как сейчас помню, – продолжает рассказ Анатолий Адрианов. – Выпадает на пульте сигнал: температура подшипника главной машины, второй носовой, подскочила. Один из вахтенных ПЭЖ (поста энергетики и живучести – прим. автора) немедленно реагирует: мол, опять «Полюс» врёт. Мне тогда было не под семьдесят, как теперь, а всего лишь 27 лет – ноги-руки молодые. Бегу в носовую часть ледокола, трогаю подшипник – горячо, уже рука не терпит. И назад в ПЭЖ, рассказывать неверящим…
Летом 1969 года Адрианова направили на берега Невы в длительную командировку для приёмки устройств «Полюс» по мере их изготовления. Прибыл он в организацию, именовавшуюся «а/я 7141», с которой атомфлотовские автоматчики сотрудничают до сих пор. Здесь и познакомился с создателями МЦК, среди которых особенно выделялся Евгений Иохельсон, прослывший в научно-технической среде как генератор идей и их же непосредственный исполнитель. С такими людьми было не просто интересно работать – они с пониманием относились к особенностям применения автоматического контроля в судовых условиях. Но…
– Признаюсь, был немало удивлён, обнаружив себя в списке удостоенных Государственной премии СССР за внедрение МЦК на ледоколах, – вспоминает Адрианов. – Всего значилось 12 фамилий, среди них и принадлежавшая человеку, который был явным противником внедрения нашей системы. Зато коллег вообще не было. Как там определяли достойных, не знаю. Известно, что вся процедура длилась пару лет. Академик Александров в Совмине докладывал дважды. Первый раз его прокатили, на второй всё прошло гладко.
Казалось бы, с такими достижениями о чём жалеть в жизни? Но я хорошо знаю Адрианова, его привычку просчитывать многовариантность, в том числе, и в собственной судьбе. И не удивляюсь тому, как он спустя десятилетия оценивает свой выбор, сделанный в начале профессиональной деятельности на атомном ледоколе «Ленин».
– Переход в службу КИПиА можно рассматривать как тупиковый вариант, – делится он со мной. – Карьерного роста всего-то одна-две ступеньки. Останься я в операторах, возможно, окончил бы какой-нибудь морской техникум, дающий право университетскому образованию (это он так о себе – прим. автора) получить морской диплом – это же абсурд, косность, ограничивающая возможности подбора высококвалифицированных кадров. Защитил бы диссертацию по проблемам атомного флота… Но история не признаёт «бы». Жизнь прожита по случайностям, переходящим в закономерность.
Впрочем, есть у Адрианова и другие оценки – что называется, не убавить и не прибавить: «Конечно, только с нашим народом и только при той системе можно было эксплуатировать больного «первенца». Зарубежные «Саванна», «Отто Ган», «Муцу» (единственные в мире гражданские суда с ядерными установками, помимо российских – прим. автора) при наличии меньших проблем быстренько отправились в отстой. А мы боролись, работали на перспективу и были вознаграждены, получив в эксплуатацию надёжную ядерную установку второго поколения. Так что игра стоила свеч».
